Леван Сонгулашвили — художник и гражданин

8 августа в Батумском художественном музее публике было представлено полотно живописца и графика Левана Сонгулашвили. До 25 августа и ее смогут увидеть все желающие, посетив действующую выставку.

Леван Сонгулашвили прожил в Батуми полгода. За этот период он написал пять картин, которые вскоре будут выставлены на европейских и американских выставочных площадках. Однако, прежде чем, ценители искусства из другх стран смогут увидеть его работы, главная работа Сонгулашвили «Noli me tangere» будет демонстрироваться ​​в Батуми.

Интервью с Леваном Сонгулашвили мы начали с рассказа о его новой работе.

• Расскажите о картине «Noli me tangere», которую вы написали в Батуми

Я всегда выбираю имена символически. Название — «Noli me tangere» может немного сбить с толку, ведь эта известная фраза из Евангелия, когда воскресший Иисус Христос говорит Марии Магдалине — «Не прикасайся ко мне». Тем не менее, для меня это название не является евангелическим. В случае с той же пандемией ковида фраза «Noli me tangere» стала весьма актуальной и часто использовалась людьми, которые боялись заразиться вирусом. Некоторые даже в шутку говорили — «не трогай меня».

Концепция осязания в целом интересна, потому что сегодня осязание можно переосмыслить еще большим количеством способов. Прикосновения могут быть агрессивными. То же самое и со многими женщинами, ставшими жертвами насилия, как в нашей стране, так и в других странах.

Прикосновение может быть любящим, материнским. Существует также интеллектуальный контакт.

Когда в мире идет информационная война, любая информация, которая преподносится населению неправильно, или правильно поданная информация, которая неправильно интерпретируется, делает нас объектами прикосновения.

Картина «Noli me tangere» выставленная в Батумском художественном музее

Все пытаются залезть в нашу личную жизнь, все роются у нас в голове, это может быть член семьи, сосед или кто-то еще.

По любому вопросу, от политики до религии и личной жизни, мы всегда влияем друг на друга, соприкасаемся. Иногда мы просто хотим отдохнуть от всего этого, побыть наедине в своем личном пространстве, чтобы нас никто не трогал, и остаться наедине с собой.

Этот момент еще более актуален сегодня, когда время для людей стало ограниченным, а неприкосновенность, свобода и независимость стали мечтой для каждого.

Каждый хочет иметь свободное время только для себя. И в этой работе окаменевшие фигуры останавливаются, когда движущиеся тела соприкасаются друг с другом. В это время наше личное пространство заканчивается, мы перемещаемся в пространство друг друга, где, не понимая этого, контролируем жизнь друг друга, жертвуя своей.

Фрагмент картины «Noli me tangere».

Тема Украины также актуальна в моей работе, но Украину я напрямую не затрагиваю. Я только нарисовал ребенка, который стал очень знаменитым.

Когда я впервые увидел этот кадр [плачущий украинский ребенок в зеленой клетчатой ​​куртке на польской границе], прежде чем узнать настоящую историю, подумал, что ребенок был один. Потом выяснилось, что родители ребенка живы, но в тот момент это уже не имело значения.

Этот ребенок потерял свой дом, может быть, своих друзей и свою родину, место, где он жил, он был вынужден мигрировать в очень раннем возрасте. Он даже не может проанализировать, что сейчас он на войне, а его семья — беженцы. Он получил серьезную травму.

Я тоже в недавнем прошлом, будучи сыном, перенес травму такой же силы. Может быть, на меня и не падали бомбы, но я очень сильно пострадал от потери любимого человека. Я знаю, каково это, когда человек совсем один, чувствует себя потерянным без следа, должен разобраться и найти дорогу среди новых границ, на новых территориях.

В моем случае эта область больше психологическая, чем физическая. В случае с этим ребенком она больше физическая, но влияет и психологически.

Я представил себя на месте этого ребенка, как-то идентифицировал себя с ним. В связи с тем, что эта картина основана на моем недавнем личном опыте, а не на политическом или религиозном опыте, она является скорее частью моей биографии.

Но я так обобщаю. Для меня важно, чтобы художник обобщил свою личную историю так, чтобы она была не только его, а стала общечеловеческой. Добиться этого достаточно сложно. Это то, с чем я борюсь, чтобы создавая работу, сделать мою очень личную, конкретную историю настолько универсальной, чтобы она была разной для всех.

Вчера я услышал первую реакцию публики, все по-разному трактовали мою работу.

Это было настолько интересно, что картина продолжает общаться со зрителями независимо от автора, то есть меня, так, что им не нужны мои объяснения…

Интереснее, когда свободный ум, независимо от автора, мыслит совсем по-другому, это очень хорошо.

• Из-за этой потери вы подписываете свои работы именем мамы?

С 2020 года — всегда. Когда она был жива, я сказал ей, что символически напишу её имя на всех своих картинах в знак уважения к большому труду. Она была матерью-одиночкой, у нее был один ребенок, она вложила в меня всю свою жизнь, можно сказать. Она был борцом, романтиком, она никогда не мыслила прагматично, она доверяла своей интуиции и инстинктам, я являюсь результатом этого. Она верила в меня. То, что сегодня все это происходит вокруг меня, это, в первую очередь, действительно только благодаря ей.

Это не красивые слова.

В моей жизни не было другого человека, только моя мама. У мамы не было каких-то связей, чтобы помочь мне продвинутся в жизни. Нет, она просто смотрела, куда я иду, и стояла рядом со мной, чтобы я не сбился с этого пути.

Также очень важно, чтобы она не особо вмешивалась в мою жизнь. Очень тонкая золотая середина свободы и заботы, этот баланс правильно транформировался в моей жизни. Результатом этого как раз и является то, что искусство помогло мне выйти из тяжелых душевных потрясений. На протяжении всей моей жизни моя мать поощряла меня рисовать, а за самые сложные социальные проблемы она брала на себя, а я даже не осознавал этого.

Меня часто спрашивают, почему я все детство рисовал черно-белые и графические работы. Я часто говорил, что мне это нравится, но это неправда.

Ответ очень прост – у мамы не было денег на покупку красок.

Искусство 21 века наполнено симулякрами, визуальными кодами. Ведь живопись — самое молчаливое искусство, на которое нужно смотреть. В момент когда взгляд встечается с полотном, происходит восприятие визуальной работы. Во многих случаях постмодернистское искусство таково: то, что вы видите, на самом деле больше, чем кажется. То же самое и с Ван Гогом, когда мы смотрим на обувь или стул, это не просто предмет домашнего обихода или предмет одежды. Он не творил не с таким пониманием. Он исследует вопросы жизни, той в которой он жил, т.е. социальными проблемами.

Мое искусство именно такое — я могу начать с одной конкретной идеи, которая включает в себя множество других идей, и эта концепция перерастает в разные формы.

Мне важно создать такое произведение, к которому у меня будет одно отношение, но у ста людей отношение к произведению будет разное и не все будут читать его одинаково.

Кто-то может провести параллель со своим личным опытом, кто-то — с глобальными катаклизмами, кто-то может связать это с войной, ведь сегодня тема войны актуальна…

Может быть, кто-то, кто знает обо мне, свяжет это больше с моим прошлым или с тем, что я создал до сих пор, потому что эта работа содержит фрагменты нескольких работ, которые я создал до сих пор. Например, «Idem et Idem».

В моих работах часто встречаются люди, которые исчезают в пространстве. Так было, например, с серией красных горизонтов в одеяниях кардиналов, которую я создал в Мадриде, и можно сказать, что это для меня лицо Западного мира.

Картина «Красные горизонты»

«Idem et Idem» уходит в более Восточный мир. Кстати, увидев эту картину, Гия Канчели назвал одну из своих последних работ «Idem et Idem».

В отличие от «Красных горизонтов», где в это пространство входит только группа мужчин, на карттине «Idem et Idem» только женщины, одетые в белое.  В «Noli me tangere» мы находим это общество, некий фрагмент в пространстве наверху, когда люди кладут тело умершей женщины, что является центральной частью картины. Это довольно маленькая фигура, которую человек может даже не заметить на фоне монументальных фигур. Однако можно сказать, что с этой фигуры начинается отправная точка этой работы, которая затем растворяется в композиции и превращается в целую историю.

• Вы провели в Батуми полгода. Расскажите, для вас какой это город, что вы здесь приобрели, а что утратили?

Несмотря на то, что я люблю свой родной город Тбилиси, с каждым годом он для меня становится все тяжелее и хаотичнее, в плане энергетики, строительства и экологии.

Я хотел выбраться из тбилисской среды и найти в Грузии место, где я мог бы работать, но быть в городе, не скучать по городскому пространству, потому что я люблю городскую среду. Это было бы тихое, спокойное, чистое место. Таким для меня оказался Батуми.

До этого Батуми ассоциировался с летним курортом. Теперь, когда я провел шесть месяцев в этом городе, я полностью изменил свое отношение. Мой переезд сюда совпал с началом нового года. Я был в совершенно несезонном, тихом месте зимой. Мне очень понравилось общаться с местными жителями, адаптироваться к Черному морю, к этой среде.

Мне выделили большое художественное пространство, где я написал 5 монументальных картин.

На мой творческий опыт всегда влияла среда, в которой я находился. Когда я переезжаю в другой город, будь то Нью-Йорк, Сингапур, Берлин, Мадрид или другой, у каждого города есть свой запах, своя особая эстетика, созданная в первую очередь людьми, которые там живут, а также архитектурой и ландшафтом. В родной стране таким местом для меня оказался Батуми. Как будто я попал в другую страну, в другую среду.

В Грузии я больше времени провожу в Тбилиси, но Батуми — это совершенно новый опыт. Я хотел получить другой опыт в своей стране, и работа в Батуми оказалась очень продуктивной в творческом плане.

Не знаю, что я потерял. Скорее я отдал негативные эмоции морю , а сам зарядился позитивными.

Эти пять новых монументальных картин, которые я написал, можно сказать, новый этап в моей творческой жизни, который фрагментарно можно найти в различных полотнах, созданных до сих пор. Зритель поймет, что это продолжение моего творчества, но и вы поймете, что это совершенно новый этап. Пришла новая палитра, новые цвета, появилось больше экспрессии, совершенно другая динамика. Размеры картин увеличились еще больше и стали более масштабными.

Батуми повлиял на это. Я думаю, что в Тбилиси я создавал работы совсем другого типа и динамики, а в Батуми я совершенно преобразился.

Моя сингапурская серия работ писалась японской тушью и кистями для китайской каллиграфии. Представьте, что вы приезжаете в Сингапур и работаете с масляными красками, которые являются продуктом западной, европейской культуры — я не могу себе этого представить. Когда вы приезжаете в Японию, Китай или Сингапур, я думаю, вы должны адаптироваться к азиатским техникам, азиатским образам. Я решил рисовать на рисовой бумаге. Это азиатский художественный материал, он сделан из риса, он очень тонкий и прозрачный, если на него налить много воды, он порвется. Вы должны использовать воду и тушь, чтобы бумага не порвалась, но если эта влага высохнет, лист затвердеет, как камень. Она тонкая, но очень прочная. Я освоил эту технику и именно так я создал сингапурскую серию.

Если бы не Сингапур, я бы никогда не создал эту серию. То же самое скажу и о Батуми — если бы не Батуми, эти пять картин, наверное, никогда бы не были написаны. Было бы меньше этих цветов, этой палитры и этих гамм.

• Решение писать в Батуми, вы объяснили децентрализацией. Как вы думаете, станете ли вы примером для других творческих людей?

Мне очень нравится Германия. Например, когда я спрашиваю, где лучший университет, им трудно ответить, потому что в каждом городе можно получить прекрасное образование, будь то Франкфурт, Берлин или Мюнхен. Это зависит от ваших интересов и конкретного профессора, с которым вы хотите встретиться. То же самое и с больницей, везде есть хорошее медицинское учреждение. То есть не обязательно, чтобы вся страна собиралась в одном городе для того, чтобы люди могли получить лучшее образование, лучшую медицину, лучшее здравоохранение.

Когда мы такое маленькое государство, я думаю, более широкую нагрузку и доступность на  небольших территориях, было бы проще обустроить. Чтобы все не было сконцентроировано в Тбилиси, где уже невозможно долго находится. В Тбилиси экологическая катастрофа.

Каждому должна быть предоставлена ​​возможность…Например, если студенты из Тбилиси приедут в Батуми и получат здесь образование, или, наоборот, батумцы приедут в Телави, а там будет университет, который будет более интересен батумцам.

На этом фоне, когда появляются это желание, возникает и вопрос — «Почему я организую выставку в Тбилиси, но почему не организую, или не создаю картину в Батуми или Телави?»

В данном случае Батуми стал для меня еще одним местом, куда я переехал и провел полгода.

Я не стал рисовать сразу после переезда, сначала я адаптироваться к окружающей среде, познакомился с здешним сообществом, и только потом стал посещать в мастерскую. После этого и началось все это очень интересное приключение.

Теперь, когда я создал эти работы и их предстоит отправить за границу, еще одно обязательсво  — сделать выставку в том самом городе, где я работал все это время, и тем самым выразить свою благодарность городу, людям, которые подарили мне это пространство и тем кому интересно увидеть эти работы.

Я рад, что много людей приехало из Тбилиси, Телави, Хашури, Кутаиси, чтобы увидеть одну картину. Здесь ведь нет большой экспозиции. Экспонировалась только одна картина, что тоже символично — основная работа, которая создавалась здесь. В жаркие летние дни люди приезжали из одного уголка Грузии в другой, чтобы увидеть одну работу.

Если этот подход сохранится, я думаю, у Батуми есть потенциал стать городом четырех сезонов.

• Вы часто пишете, что Нью-Йорк ваш второй дом. Что вам дали США и Запад в целом?

Я достаточно свободен, ни от кого не зависим, не симпатизирую ни одной партии и критически отношусь, прежде всего, к себе, а также ко всякому вопросу, который меня волнует и важен для меня как для гражданина.

Сначала я гражданин, а потом художник. Где бы я ни был, я думаю и переживаю о судьбе этой страны и текущих событиях.

Много лет у меня были предложения из России для выставок в ведущих музеях. Я не считаю, что кто-то, кто туда приезжает, делает выставку или дает концерт, является предателем или врагом Грузии, я далек от такого мнения. Но мое личное отношение таково — пока Грузия оккупирована, я не должен проводить выставку в стране, армия которой оккупировала мою страну.

Земля довольно большая, есть много мест, где можно выставлять работы, проводить концерты. Если бы оккупантом была Америка или Великобритания, я бы относился к ним так же. В данном случае наш главный враг – это Россия, которая оккупировала большую часть наших земель, более 20%, и сейчас то же самое происходит в Украине.

Я не политолог, но это то, что я вижу, чувствую и даже слышу от своих российских друзей-художников, которые отмежеваются от этого, осуждают и всегда протестуют. Они еще до войны в Украине протестовали. Многие переехали в Нью-Йорк.

Что дал мне Запад? Запад дал мне многое, но главное все-таки это знания. Однако главное тут не библиотека, книги и литература, а международная аудитория, которая там собирается. На магистерской программе рядом с вами выпускники лучших университетов Лондона, Парижа, Сингапура и других успешных, развитых городов мира.

• Какие вопросы вас беспокоят?

В первую очередь образование. Что такое образование в первую очередь? Когда учишься  самоконролю, когда меняется отношение к другим. Я считаю, что образование это главное. Посредством образования происходит улучшение экономики. Страна не сможет развиваться, не сможет стать независимой, если у нее слабая экономика. Оно (образование), также способствует развитию культуры. Культура и правильная культурная политика, это то, что важно для нас и нашей страны.