На Берлинале показали, как в России перекрыли воздух
Пятичасовая документальная лента рассказывает о разгроме независимой журналистики в России. DW поговорила с режиссером Джулией Локтев, которая снимала свой фильм в России.На Берлинале свой фильм представила американский режиссер с русскими корнями Джулия Локтев. Его премьера прошла в секции Berlinale Special. «Мои нежелательные друзья. Последний воздух в Москве» состоит из пяти частей и длится более пяти часов. Фильм рассказывает о том, как оппозиционные журналисты в России встречают войну и оказываются нежелательными в собственной стране.
Действие фильма разворачивается в последние месяцы 2021 года. Зрители знакомятся с журналистами, которые объявлены в стране «иностранными агентами». Это авторы, ведущие, расследователи «Дождя», «Важных историй», «Новой газеты», подкаста «Привет, ты иноагент». Камера следует за ними на работе и дома, записывает их встречи и разговоры. Новоиспеченные «враги народа» полны сил и надежд. Журналисты с удвоенной энергией работают, много шутят, празднуют Новый год и загадывают желания. Но напряжение на экране нарастает. Четвертая часть фильма начинается 24 февраля 2022 года. Шок, ужас, слезы — и упорная работа в новой реальности, попытка честно продолжать рассказывать согражданам о том, что происходит в Украине. Камера запечатлевает то, как уходит надежда. После разгрома «Дождя» людьми в масках, становится ясно, что впереди — эмиграция.
Deutsche Welle: Каким был замысел фильма, когда вы его начинали снимать в 2021 году?
Джулия Локтев: Я начала снимать через несколько недель после того, как в России физических лиц начали объявлять «иноагентами». Изначально идея была такая — снять фильм о том, что общество объявляет своих же членов чужими, заставляет их маркировать себя, докладывать все про личные расходы и так далее. Это исторический прецедент, когда люди вынуждены сами себя публично объявлять чужими. Я говорила с журналисткой Анной Немзер, и мы обе чувствовали, что что-то происходит в России, но никто не понимал, к чему это придет. 24 февраля 2022 года стало ясно, что это кино уже не про «иноагентов». Я прилетела в Россию накануне, 23 февраля, и оставалась там до тех пор, пока уже некого было снимать — все уехали.
— Как вы решились прилететь в Россию в ожидании объявления войны? Как вы могли подвергнуть себя такому риску?
— Я как-то об этом не думала. В те моменты я больше всего чувствовала страх в тех местах, где работали мои герои — на «Дожде», в редакции «Важных историй». Я понимала, что это те риски, которые принимают на себя мои герои, просто каждый день делая свою повседневную работу. Я чувствовала там себя небезопасно, а они так жили.
— В «довоенной» части фильма царит веселье и оптимизм: несмотря на происходящее, «иноагенты» полны энергии и сил бороться и работать. И возникает ощущение, что они не совсем серьезно относятся к своему статусу.
— Конечно, каждый день люди чувствовали, что гайки закручивают. Но когда что-то происходит с тобой, юмор — это нормальный способ справляться. Так что в фильме действительно много юмора в первой половине, он очень теплый и веселый. Для фильма о политических репрессиях в холодном месте он даже странно смешной. Но потом, как только наступает 24 февраля, смех останавливается. Это очень заметно в фильме. Все мои героини — очень умные, очень смешные, и они много и быстро говорят, им всегда есть что сказать. А вот в то утро у людей не было слов. Это изменение очень сильно ощущается.
— В вашем фильме Соня Гройсман, одна из героинь фильма и ведущая подкаста «Привет, я иноагент», еще до войны говорит фразу: «Через полгода половины из героев фильма уже не будет в России». Вы поверили ей тогда?
— Все осознавали, что будет хуже. Но что именно это значит, никто не понимал. Все скорее ожидали, что монстр съест их. Никто не ожидал до последнего момента, что монстр дернется в другую страну.
Мои герои пытались остаться в стране до последнего. Понятно, что, если ты журналист, ты пытаешься остаться работать в том месте, где ты можешь видеть и слышать происходящее, говорить с людьми. То, что я начала снимать до полномасштабного вторжения, это сложно назвать везением, но тем не менее я поймала тот огромный исторический момент, когда все еще думали, что мы можем в этом обществе жить. Да, неприятно — обыски, давление, но мы можем еще что-то делать и бороться. И огромный перелом — когда уехали миллионы.
— Насколько эта история интересна зарубежному зрителю?
— Я родилась в России, в СССР, я уехала из Ленинграда, когда мне было 9 лет. И я жила все это время в Америке. Мне кажется, это позволило мне показать историю с двух сторон. Я понимаю процессы, которые не знает зритель снаружи. Но как рассказать всю эту историю тем, кто особенно не интересуется Россией и не знает имен Путин и Навальный?
Когда мы монтировали, у меня в Нью-Йорке собрались друзья. Моя соседка из Ирана, друг из Аргентины, девушка из Туниса — те, у кого был опыт столкновения с диктатурой. И они говорили, что никогда не видели такого ясного отображения того, что значит жить в тоталитарном обществе. «Мы чувствуем, что это о нас», — говорили друзья.
Сейчас, живя в Америке, я с каждым днем все больше чувствую, что это обо мне. После прихода к власти администрации Трампа я каждый день просыпаюсь и боюсь посмотреть в телефон. Что он снова сказал? Что он сейчас сделал? Вещи, которые были невозможными, воплощаются каждый день. Вот сейчас проходят переговоры, которые на самом деле не переговоры, а «давайте все им дадим на тарелочке».
— Этот фильм может объяснить, к чему приводит страну диктатор у власти?
— Сейчас, когда Путин и Трамп стали «лучшими друзьями», особенно важно напоминать, почему с Путиным не надо дружить. Важно говорить о том, что пережили люди в России, и что значит быть гражданином государства, которое творит ужасы. Ты — против! И что ты можешь сделать? Как с этим жить?
Анна Немзер все время жалеет, что у нас нет никаких полезных ответов, не получилось никакого полезного пособия. Но изучение этих процессов сейчас может быть еще более актуальным.
Важно сказать, что это только первая часть, я всех наших персонажей продолжила снимать еще в эмиграции, с первых дней, с Турции, Стамбула. Будет вторая половина «My Undesirable Friends. Exile» — «Мои нежелательные друзья. Изгнание». Правда по-русски многие переводят это слово «exile» как «вынужденная эмиграция», «изгнание» звучит по-настоящему страшно.
— Фильм длится пять часов…
— С половиной.
— Готов ли зритель пять с половиной часов смотреть документальный фильм о России?
— На Берлинале проходит наша международная премьера. В Нью-Йорке после премьеры отзывы критиков были невероятные. Критик «The New York Times» рассказала мне, что она решила немного глянуть фильм, когда она болела, и лежала в кровати. И неожиданно для себя посмотрела все целиком. Это не обычный документальный фильм, где голова какого-то дяди объясняет тебе что-то про место, где он никогда не был. Ты находишься в кухне с людьми, ты в такси, у них в гостях, на работе. Он работает как игровой фильм. Ты переживаешь эти моменты с самими героями, как будто ты смотришь фикшн.
— Можете ли вы сейчас представить себе, что приедете на съемки в Россию?
— Все мои персонажи уехали в первую неделю полномасштабной войны. Мне больше некого там снимать. Я не журналист, я режиссер, который снимает истории о людях. Личная деталь: я уехала из России в 1978 году, моя мама была там два раза с того времени. Ей уже 87. Я всегда думала, что, может быть, мы с мамой съездим в Россию вместе. Сейчас я понимаю, что этого уже никогда не будет. Это моя личная маленькая грусть.
