«Хэппи-энд бывает не всегда». Роднянский о кино, войне и Путине

Продюсер и медиаменеджер Александр Роднянский в программе DW #вТРЕНДde рассказал о Голливуде, киноиндустрии в России и США, отмене русской культуры, «Оскаре», Юрии Борисове, Федоре Бондарчуке и Никите Михалкове.Продюсер, режиссер и медиаменеджер Александр Роднянский написал книгу «Нелюбовь. О путинской России в девяти фильмах». Программа #вТРЕНДde встретилась с Александром в Дюссельдорфе, где он эту книгу представлял. Роднянский рассказал DW о том, зачем, по его мнению, Путин троллит Владимира Зеленского, как в Голливуде относятся к русской культуры и что он думает о современных фильмах, «Оскаре», Юрии Борисове, Федоре Бондарчуке и Никите Михалкове.

DW: Я посмотрел ваши интервью… По понятиям Голливуда вы даже не правый, а ультраправый. Вы предлагаете подождать и посмотреть, что сделает Дональд Трамп. Вы не кричите, что это катастрофа. Как с такими взглядами общаться с коллегами в Голливуде?

Александр Роднянский: Я не скрываю своих взглядов и удивительным образом нахожу очень много понимания. Просто долгое время не было принято высказывать подобные взгляды публично. Сейчас многие люди позволяют себе обмениваться свободно теми взглядами, которые еще недавно казались политически некорректными. Собственно, вы сформулировали мою позицию: давайте, раз уж так сложилось у американского народа, подождем и посмотрим, что получится — хотя бы 100 дней президентства.

Не надо с самого начала хвататься за каждый жест, за каждую фразу, за каждую оговорку Белого дома. Давайте посмотрим, куда движется, что они хотят делать, к чему сведутся многочисленные угрозы. И даже если мне не симпатичен стиль, — он мне эстетически чужд и стилистически чужд, — я все же полагаю, что надо смотреть и судить по делам и поступкам, а не по внешним признакам или политическим окраскам.

Вот, собственно, и вся моя позиция. И сегодня я нахожу больше понимания, чем раньше. И мои друзья, очень близкие, в большинстве своем люди именно демократических убеждений, еще до выборов 2016 года шутили, что если Трамп победит, то я должен дать им убежище. Один из руководителей кинокомпаний в Голливуде, шутил: можно я буду жить у тебя в подвале, если Трамп победит? Я с удовольствием поддерживал шутки, и когда Трамп победил, присылал приглашения, говорил, что подвал готов.

— Я смотрю сериал, посвященный приходу к власти и пребыванию у власти нацистов, основанный на открытых заново аудиозаписях Нюрнбергского процесса. Очень интересный сериал, все прекрасно сделано… Но когда мне в четвертый раз во второй серии говорят, что Гитлер хотел сделать Германию снова великой, то есть, повторяют лозунг Трампа, я понимаю, что это кино не про Гитлера, что с точки зрения тех, кто его производил, это кино про Трампа… Как вы это объясняете? По идее, независимое общество, которое никогда не имело отношения к такой вот советского типа пропаганде…

— Кстати, это одна из причин победы Трампа. Такая пропаганда в медиа — абсолютная победа левого дискурса, победа политкорректности… Объяснять это можно по-разному, для меня объяснение сводится к нескольким пунктам… Образование с очень левой повесткой, которая уже забыла о том, что левые утопии унесли в XX веке жизни более 100 миллионов людей — если считать то, что случилось в Китае, Советском Союзе, на территории Восточной Европы, Камбодже, в Восточной и Юго-Восточной Азии… В итоге сегодняшним миром правит или, скажем так, улицами сегодняшнего мира правит поколение экзальтированных идеалистов, забывших уроки Второй мировой войны.

Те, кто прошли Вторую мировую войну, их дети и даже внуки, они знали, что существует справедливый ответ злу. И этот ответ злу — в том числе и военный. Они знали, что существует справедливая война. А новое поколение выросло во времена падения Берлинской стены, конца «холодной войны», невероятного роста уровня жизни, в условиях мира и процветания. Прежде всего, мы говорим о западной части человечества. И для них, естественно, все проблемы решаться должны при помощи международных институтов и протестов на улице…

— Вы считаете, что поэтому, например, так не любят, в том числе Израиль, потому что он решает проблемы силой?

— Конечно, Израиль идеальный враг для них. Воплощение всего старого, с чем эти люди не согласны. Эти люди — поколение айфона, для которых вся жизнь складывается из путешествий, карьерного продвижения, шоппинга и прелестных разговоров о лучшем. Эти люди с добрыми лицами и чудесными, сердобольные душами, они, конечно, видят в Израиле воплощение империализма, колониализма, апартеида и всех ужасных остатков того прошлого, которые они так не хотят видеть вокруг. А палестинский народ, если мы привели этот пример, — идеальная жертва, несчастные, обиженные, оскорбленные…

Но самое главное — у поколения реалистов, каковыми я называю людей, выросших сразу после Второй мировой войны, не было сомнений в необходимости справедливой войны, справедливого ответа злу. Они знали, что победить Гитлера и нацизм было невозможно без того, чтобы сопротивляться силой. И когда сегодня приводят в пример жертвы, доказывая статистическими данными справедливость или несправедливость тех или других сторон, возникает вопрос: кто был прав во времяВторой мировой войны, а кто виноват? Те, кто убили 4 миллиона мирных жителей Германии? Погибло 4 миллиона людей, которые не служили, не воевали. И 70 тысяч мирных жителей Великобритании. 70 тысяч против 4 миллионов.

Если мы выясняем это статистическим образом, как сегодня это пытаются делать с Израилем, то получается, что враги Черчилль с Рузвельтом и советскими лидерами, а не Гитлер, который начал эту войну. Просто эти люди забыли о том, что всегда есть виновник: тот, кто начинает войну, развязывает агрессию, тот и несет ответственность за гибель мирных людей, как в другой стране, на которую осуществили агрессию, так и своего собственного. Точно так же сегодня с Украиной. Когда погибают мирные россияне при обстрелах российских территорий, то кто в этом виноват, кроме Путина?

— Очень многие представители российской оппозиции говорят, что наша задача объяснить, что это война Путина, а не война российского народа против Украины. Российский народ подавлен, он живет в условиях полицейского режима, где сажают за посты ВКонтакте или за 50-рублевый перевод куда-то там. Вам близка такая точка зрения?

— Она мне понятна. Я искренне считаю, что российский народ обманут. У него промыты мозги. Я искренне считаю, что есть масса приличных людей, которые не согласны и просто боятся. Я помню советские времена, как жили мои родители, и дедушки, и бабушки, как они мне говорили, предупреждая перед походом в школу: «Не болтай, о чем говорят дома, не рассказывай о книжках…» А это был самиздат… Я прекрасно понимаю, что точно так же живут очень многие семьи сегодня, и точно так же они боятся последствий, и что репрессивная машина в России работает чудовищным образом. И даже моя собственная уголовная статья, и 8,5 лет тюрьмы, так сказать, врученные мне российской Фемидой, — это не более чем попытка запугать людей, оставшихся в России. На мою жизнь это оказывает минимальное влияние…

Я не сторонник коллективной ответственности, но я помню Ясперса, который делил ответственность на четыре категории и среди этих категорий находил тех, которые должны нести ответственность за соучастие в режиме. Их немало. Их много. Это значимая часть российского народа. Те, кто принимают решения, те, кто выполняет решения, те, кто занимаются пропагандой, те, кто вовлечены. Те, кто пошли с оружием на территорию Украины, те, кто стреляют, те, кто делают вид, что они, так сказать, это мирные жители, но при этом способствуют осуществлению этой агрессии, те, кто проводят уроки в школе о важном, промывая мозги детям, и вкладывая в них эту человеконенавистническую шизофрению, — они виновны. Конечно, они должны свою долю ответственности нести.

— Как они будут нести эту долю?

— Я не прекраснодушный оптимист. Я не верю, что все в жизни заканчивается, как в голливудском кино, хэппи-эндом, и обязательно силы добра садятся на место судей трибуналов и подвергают заслуженному наказанию всех преступников. Но я верю в то, что рано или поздно это все-таки случится. Может быть, при следующем поколении у России есть те же шансы, что и у Германии…

— Германия была оккупирована.

— Она была тотально побеждена. То же самое. Это произойдет не через 20 лет, как в Германии, не через 30 при новом поколении, уже выросшим совершенно в других обстоятельствах. Может, через 50, но это случится.

— Вы издали книгу «Нелюбовь» — история путинской России в девяти фильмах… Книга очень личная. Вы говорите о том, что за это время, за эти 20 лет, работая в том числе в России, создали массу проектов. Вот скажите мне, за какой моральный компромисс этих 20 лет вам наиболее стыдно?

— На самом деле — за многое. Я думаю, что тут очень важно объяснить, не оправдаться ни в коем случае, но объяснить, что какие-то существенные вещи являются частью переоценки ценностей, когда меняющееся время изменяет и отношение к тому, что ты делал. То есть контекст определяет отношение…

Вот пример: фильм «9 рота» стал очень важным и успешным событием российской кинематографии в 2005 году. Победил в кинопрокате все без исключения фильмы-конкуренты. Получил все профессиональные награды — от награды консервативного лагеря «Золотой орел» до награды либерального лагеря «Ника». Естественно, был вознагражден вниманием очень широкой аудитории. Посмотрели многие миллионы людей, он был чемпионом как в кинопрокате, так и по телевидению.

Когда в 2005 году этот фильм вышел, я полностью был убежден в том, что это антивоенная, пронзительная картина, говорящая о травме «холодной войны» и распада СССР. И о трагической судьбе тех молодых людей, которые невольно, помимо своих планов, надежд и мечтаний оказались в рядах советской армии, были отправлены на несправедливую, называя вещи своими именами, империалистическую войну, в Афганистан.

Но по прошествии времени сегодня я понимаю, что этот фильм в глазах очень большого количества людей превратился из истории, рассказывающей о нескольких молодых людях, сражавшихся друг за друга и за выживание в Афганистане, из трогательной, пронзительной истории как бы о нас самих — хороших и честных людях, выживающих в неприспособленных для жизни обстоятельствах — в историю о людях, ведущих несправедливую, подлую, кровавую агрессию. И я сразу вспомнил наш разговор, и я о нем в книге говорю, когда мы обсуждали возможность того, чтобы в фильм снять дополнительную сцену, в которой «наши прелестные мальчики» убивают мирных афганцев, жителей афганских сел… Это была кровавая война, жертвами которой в первую очередь стали жители Афганистана.

Вот сегодня, во время кровавой войны в Украине, стало очевидно, что этот фильм невольно оправдывает подобного рода милитаристские интонации агрессии, находит объяснение участию в этой войне человеческим проявлением дружбы и товарищества. И вот это, конечно, заставило меня переоценить огромное количество тех вещей, которыми подчас я гордился.

— А сцену так и не сняли?

— Нет, отказались. Федор (Бондарчук. — Ред.) сказал, что такая сцена лишила бы любви и понимания российской аудитории. Она бы лишила этот фильм потенциального успеха… Зато этот фильм, наверное, стал бы намного более успешен в международном контексте. Он бы оказался созвучен большому количеству американских фильмов, в которых авторы не отворачивались от ответственности американских военных за то, что происходило в том же Вьетнаме.

— У меня иногда возникает ощущение, что люди типа Бондарчуков, семьи Михалковых и так далее, что их сейчас такая любовь к нынешнему политическому режиму в России это своего рода компенсация за потерю статуса при крахе СССР. Есть у вас такое ощущение? Или я ошибаюсь?

— У меня есть страшное опасение говорить в публичном разговоре о людях, которых я близко знаю. Почему? Потому что если я начну неожиданно сейчас для вас оправдывать кого-то из вами названных или неназванных и рассказывать, какие они на самом деле хорошие люди, то в моем исполнении «иноагента», осужденного на 8,5 лет, и врага режима, я их подведу, просто я окажу им дурную услугу. Если же я начну сейчас рассказывать, до чего они отвратительные, так сказать, беспринципные, компромиссные по отношению к режиму, то сразу получится, что я говорю о людях, с которыми я много лет дружил, был близок и, значит, был таким же. Это странная позиция. Одно скажу: я вижу огромную разницу между Михалковыми…

— Среди людей, которые сегодня составляют культурную обслугу путинского режима, есть ли по-настоящему идейные путинисты, империалисты, или они все на самом деле про деньги, чины и, по сути дела, продвижение себя?

— Я читал когда-то Михалкова Никиту Сергеевича или что-то о нем. Там было тонкое замечание, что они вельможи, царедворцы. Его функция проста — он обслуживает царя, он верен государю. Никита Сергеевич, я помню, был верен Борису Николаевичу Ельцину. А до этого, так сказать, ничем не противостоял Михаилу Сергеевичу Горбачеву. А сегодня он близок к Владимиру Владимировичу Путину. Это государь… А они все служивые, они государевы люди.

Есть в России великое правило, которое касается очень многих, и оно определяет всю социальную структуру российской элиты. Это правило существует добрых тысячу лет, а то и больше и формулируется в прекрасном вопросе: вы чьих будете? То есть, кто чей? Кто вот этого государева олигарха, кто вот этого, а кто напрямую государев. Вот эти напрямую государевы. То есть, они обслуживают государя. Вот, собственно, вся логика. Вы можете назвать ее циничной. Вы можете назвать ее меркантильной… Но у них есть как бы объяснение — что они служат государству. А государство такое, как Россия, огромное…должно удерживаться только сильной единой рукой, государем. В это они и играют.

— Путин, с вашей точки зрения, он сам-то культурный человек?

— Я никогда не встречался с ним, но я его слушал много раз. Я слушал все его прямые линии. Мне всегда интересно. Вот он, знаете, то, что называется «городской», он говорит как человек, выросший в Ленинграде. У него правильная речь. Он хорошо складывает слова в предложения. У него просматривается логика. С возрастом он увлекся историей, его понесло в трехчасовые лекции про историю…

Я не думаю, что он образованный человек. Я думаю, что его нынешнее увлечение историей связано с тем, что он недавно открыл для себя, ну, такие азбучные, что ли, истины из советской исторической науки или квазисоветской, сегодняшние представления о России и ее прошлом. И объяснение тому курсу, который он выбрал.

Я не думаю, что он очень культурный человек, но, повторюсь, как городской человек он много видел. Например, я объяснял для себя всегда его отношения с Михалковым тем, что он смотрел фильмы с ним. Он ценил, как и большинство советских людей, какие-нибудь «Вокзал для двоих», «Жестокий романс»… А то, глядишь, и «Я иду, шагаю по Москве». И он знал: он обаятельный, талантливый артист. А еще и режиссер. Мне кажется, он (Путин. — Ред.) потребитель массовой советской культуры в объеме, не превышающем среднестатистический.

— А роль Мединского при нем какая? Это новый летописец, новый идеолог?

— Мне трудно судить, но думаю, что Путин нуждается в собеседниках… У него очень ограничен контакт с реальностью. Он, естественно, не ходит в гости и не общается с людьми, как это делают огромное количество наших современников. У него просто максимально отфильтровано пространство вокруг себя… Да еще и 25 лет человек находится на вершине абсолютной власти в разреженном пространстве. Там практически нет воздуха уже 25 лет… Если до этого он с кем-то встречался в ресторанах, были какие-то деловые или политические разговоры, то с момента перехода в Кремль это все уже жестко регламентировано. Он встречается только дома с отдельно взятыми, принципиально важными для него людьми.

И вот какие-то определенные люди, как я понимаю, открывают пространство и угол зрения на существенно важные ему сегменты. Мединский рассказывает ему свою вульгарную версию — на мой взгляд, вульгарную — версию истории, очень важную для Путина и дающую ему инструментарий для политических решений… Я уверен, что Мединский, собственно, тот человек, который советует ему эти книжки и объясняет какие-то принципиальные ходы истории, и они дают возможность выстроить мир, в котором Россия всегда противостоит Западу, а Запад все время хочет покорить Россию, поделить ее ресурсы, контролировать ее народ.

— Почему Путин считает президента Владимира Зеленского нелегитимным?

— Я думаю, это троллинг такой. Он видит, что Зеленский реагирует эмоционально. У Зеленского это слабое место, он реагирует эмоционально на Путина. А Путин это знает, он опытный политический тролль, он давно и разнообразно, не без остроумия такого уличного троллит всех, в том числе и Зеленского, и лидеров других стран… Я думаю, что нужно реагировать на Путина спокойно, зная, кто он такой. Он же намеренно говорит гадости. Вот когда он говорит, что, например, Зеленский не настоящий еврей, он явно хочет оскорбить. Ну, что это такое? Что это за хамство? Что это вообще за разговоры про национальность?

— А Путин не антисемит?

— И сразу вспоминается его шутка про Чубайса, что это Мойша Израилевич. Он, конечно, не антисемит, просто «Мойша Израилевич», «просто Зеленский — не еврей», «не настоящий еврей», а так все хорошо. Не надо на него реагировать. Он его (Зеленского. — Ред.) намеренно выводит из себя, говорит, что он нелегитимен. Объясняет тем, что его срок, до которого он избран был в 2019 году, завершился в 2024. Ну, есть нюанс под названием война и есть Конституция Украины, которая запрещает проведение выборов во время объявленного военного положения. Никто не счастлив тому, что Украина не может провести президентские выборы. Но не было бы войны, они бы и были проведены. Это же очевидно совершенно.

— А украинское общество? Вы гражданин Украины, вы много поддерживаете Украину, украинское общество. Как на него повлияла война? Что будет с ним, когда боевые действия закончатся?

— Это самый сложный вопрос. Начнем с главного. Сейчас, скажем, есть фраза, которая звучит парадоксально: «Спасибо Владимиру Путину за то, что он помог окончательно создать единую политическую нацию под названием украинцы». Если бы не его вторжение, если бы не все, что они устроили и продолжают устраивать в Украине, то, конечно, не было бы такого объединения, не было бы такого моментального превращения (в единую нацию — Ред.) очень разных людей, подчас дискутировавших долгие годы между собой, подчас на разных языках, даже разных религиозных, потому что в Украине помимо разных народов и разных конфессий, есть же и разные христианские церкви, и конгрегации, и так далее… Вот сегодня это все единый украинский народ, это единая политическая нация.

— А что его объединяет? Противостояние России? Что будет объединять дальше?

— Кровь, пролитая украинцами за собственное государство. Каким будет это государство? Это предстоит решить только украинцам. Они сами должны это сделать. Будет много дискуссий. Я не могу вам ответить точно на вопрос, каким оно будет, потому что внутри страны есть разные точки зрения. Но они сегодня не захватывают массовый мейнстрим. Нет времени, извините, обсуждать, какой проект страны предстоит осуществить.

Есть надежды у тех, кто разделяют мечту о западном, демократическом, многонациональном, многоконфессиональном, многоязыком государстве — части Европейского Союза — и похожем на большинство европейских стран. И есть те, кто считают, что Украина должна сначала стать именно Украиной с украинским языком, украинской культурой, абсолютно доминирующими. Существуют разные сценарии развития будущего, разные образы страны, говоря проще. Но это предстоит обсуждать и решать только после войны.

— Ну, исходя из сегодняшнего, какая модель ближе вам?

— Мне ближе, конечно, первое, я сторонник абсолютно европейского открытого государства… Вот то, что не получилось у России, могло бы получиться у Украины, она могла бы стать платформой для всех людей. Стать хабом для людей разных национальностей, убеждений, политических взглядов.

— Вы инвестируете сейчас, скажем, в украинское кино? Интересует ли вас украинское кино? Вот украинский документальный фильм «Фарфоровая война» номинирован на «Оскара» в документальной категории…

— Этот фильм сделан в совместном производстве, там два режиссера, один из них украинец.

— Но вот что вас интересовало бы сейчас в украинском кино?

— Слово «инвестируете» — неточный термин, потому что инвестиция подразумевает надежду на бизнес, на возврат. Украинское кино сегодня не может быть коммерчески выгодным. Это не может быть бизнесом. Это сегодня пространство культурного и часто политического высказывания, которое занимает свое место в, так сказать, в помощи украинцам и объединении их перед лицом враждебной агрессии. Да, и у меня есть несколько проектов и два игровых, и я собственный документальный фильм тоже делаю.

— Поделитесь деталями какими-то.

— Очень сложно дается игровое кино без дистанции. Знаете, обычно большая литература и большое игровое кино делаются только по прошествии времени. Во время войны снимать фильм точный, объемный, с правдивыми характерами и обстоятельствами очень тяжело. Примеров таких мало. Но мы пытаемся. Есть проект под названием «Оккупация», написанный одним из самых одаренных режиссеров и сценаристов украинского кинематографа Мирославом Слабошпицким, чей первый фильм «Племя» был показан в Каннах, получив там три награды, а потом триумфально прошел по сотням, без преувеличения, международных кинофестивалей, побеждая на них. Он написал сценарий на основе реальных событий, на основе статьи одного из самых известных специалистов по российской пропаганде Питера Померанцева. Статья называлась: «Мы можем быть только врагами».

Это история оккупации, она страшная, она дискомфортна даже в чтении сценария… В сценарии нет желания рассказать историю так, чтобы люди вышли удовлетворенными, что все-таки человеческое и гуманистическое побеждает. И потому фильм очень сложно поставить на ноги. Он, с одной стороны, немаленький, это вполне себе мощное высказывание, требующее и масштаба событий, и большое количество людей. Это и история. Но мы пробуем ее сейчас поставить при помощи наших международных партнеров. Не забывайте, что в Украине вообще нет на это денег государственных, мы пытаемся это делать собственными усилиями. И мы будем снимать либо в одной из балтийских стран — Литва, Латвия, как правило, для этого превосходные площадки. Или в Польше.

— Постоянно говорят, что русскую культуру отменяют и так далее… Но актер из России, Юрий Борисов, кандидат на «Оскара». Правильно? Что можно сказать об отношении к русской культуре в том же Голливуде?

— Честно говоря, я не вижу даже намека на отмену. Я уверен, что Борисову ни один человек даже не задавал вопросы на тему его убеждений, взглядов. В отличие от европейской ситуации, где имеет значение, какую позицию занимает тот или иной представитель российской культуры… Потому что она (Америка — Ред.) до такой степени разношерстная. До такой степени разнообразна, она объединяет такое количество выходцев из такого количества стран, бежавшие венесуэльцы ли это, аргентинцы, бразильцы, европейцы, восточные европейцы и так далее… И есть еще такая природная политкорректность, когда не лезут в душу, в убеждения, не задают этих вопросов. Если человек в Америке, значит, ему можно там быть, значит, он, так сказать, один из нас. И все.

Борисов — это действительно первый актер из нашей части мира, номинированный на главную награду в одной из главных категорий. Вот что поразительно… Он живущий в России актер, снимавшийся сегодня в российском кино. Вот он снялся в американском фильме. Это американский фильм об Америке. И режиссер этого фильма Шон Бейкер — один из ключевых персонажей американской независимой сцены, кинематографической и снимающей кино, как правило, об униженных и оскорбленных, о людях, среди которых очень много выходцев из других стран… А тут в качестве этих новых американцев — русские. Причем не только русские, русскоязычные, главная героиня — из узбекской семьи. Борисов играет парня такого — гопника, оказывающегося чуть ли не рыцарем. Номинация на Оскар — это большой успех. Это свидетельство того, что в США, конечно, отмены (отмены русской культуры. — Ред.) никакой нет, но все, что связано с государством российским, извините, это точно неприемлемо.

— Скажите, вы согласны, что одно из самых главных литературных произведений о политике и жизни в России это «Борис Годунов» Пушкина?

— Да, конечно, это очевидно.

— С вашей точки зрения, что означает последняя фраза: «Народ безмолвствует»? Это означает то, что он не принимает новую власть? Или он просто всегда молчит?

— Это зависит, опять же, от контекста. Знаете, проще сказать безмолвствует — молчит и терпит. Как в Украине любят говорить, что русские — это терпилы. «Молчит и терпит» — это, в принципе, очень важное для России состояние. И меня часто спрашивали, еще чаще спрашивали Андрея Петровича Звягинцева по поводу финала фильма «Левиафан». Потому что история, которая в свое время побудила его начать думать над русской версией, ставшей Левиафаном, случилась в Америке.

После того, как у бедного рабочего отобрали его собственность, это закончилась его бунтом: он сел в свой бульдозер и крушил здания административные в своем городке в штате Колорадо и покончил с собой. И задавали нам вопрос, а почему же у вас в русской версии он так не заканчивает? И Андрей Петрович на это отвечал честно: потому что это не российский конец, это не наша история… Это было бы неправдой. Поэтому «народ безмолвствует» — как правило, терпит. Но очень часто под этим подозревают угрожающее молчание, особенно зная, чем закончилась история Годуновых. И коль мы с вами заговорили о Пушкине, то вспомним и фразу о русском бунте — «бессмысленном и беспощадном». Это безмолвие может предвещать и такое.

— А предвещает сегодня нынешнее безмолвие бунт, по-вашему?

— Пока нет… Я убежденный поклонник эволюции и трансформации, и до 2014 года я верил в то, что Россия рано или поздно трансформируется мирным образом в, условно говоря, пусть очень специфическую, но вполне цивилизованную страну… Но видите, как трагически мы все заблуждались. Россия переживает очередную интеграцию авторитаризма, которая может закончиться для нее трагически, и большего удара по русскому языку и культуре, чем то, что сделал Путин в Украине, я думаю, не наносили. Не наносил никто, ни один враг, никакой Гитлер этого не делал. Потому что такого колоссального сокращения ареала обитания русского языка и отторжения русской культуры я, пожалуй, не припомню.