«Я хотела быть как Штеффи из моего класса»: Ира Петер рассказала о российских немцах

В Берлине прошла презентация книги писательницы Иры Петер «Deutsch genug?», посвященной российским немцам. Частная история семьи стала отправной точкой для разговора о стыде и поисках идентичности.Презентация началась с важного уточнения: сам термин «Russlanddeutsche» часто неверно понимается. «Речь идет не о гражданстве, а об исторической категории», — пояснила писательница. Термин отсылает во времена Екатерины Второй, когда немецкоязычных переселенцев приглашали осваивать территории Российской империи. Семья Иры Петер (Ira Peter) стала частью той волны миграции, поселившись на территории современной Западной Украины.

После начала полномасшатбного вторжения России в Украину потомки переселенцев нередко отказываются от этого определения — «российские немцы». Кто-то предпочитает говорить о себе как о «казахстанских немцах», кто-то — как об «украинских». Тем не менее, Ира Петер сознательно оставила в названии своей книги словосочетание «российские немцы». «Термин укоренился в науке и в обществе. И когда очередной журналист, не разобравшись, гуглит «российские немцы» в контексте поддержки АдГ, я хочу, чтобы он нашел мою книгу — и получил более точное представление о нас».

Она также объяснила, почему российские немцы безотлагательно получают немецкое гражданство. «Право крови (ius sanguinis) действительно действует, но еще одна причина — в юридическом признании этих людей жертвами национал-социализма. Если бы речь шла только о происхождении, немцы из Канады или Бразилии тоже могли бы потребовать паспорт. Но — нет, они не были депортированы, не жили в специальных поселениях в СССР. А мы — жили», — рассказала Петер.

Действительно, после того, как гитлеровская Германия напала на Советский Союз, российских немцев стали воспринимать как угрозу безопасности. Было решено сослать их подальше от фронта: в отдаленные районы Сибири, Казахстана и других республик Центральной Азии. Начиная с августа 1941 года, было принудительно депортировано около миллиона российских немцев. Треть из них отправили в исправительно-трудовые лагеря. В рудниках и на лесоповалах, на фабриках и заводах они укрепляли обороноспособность страны, умирая от голода, холода, непосильного труда и болезней.

Как российские немцы оказались в Казахстане

Первой главой, которую Ира Петер выбрала для чтения на публике, стала история депортации ее бабушки и дедушки. Автор показала фотографии из семейного архива: родственников в хорошей одежде из довоенной Украины — в противовес обноскам на жертвах депортации. «Эти фотографии не просто иллюстрации. Это доказательства того, что с нами сделали», — подчеркнула автор книги.

Один из старых снимков она получила в 2018 году от жительницы Волыни — региона, где жили ее предки. Та передала ей фотографию, сделанную в сарае во время тайного богослужения — за несколько лет до того, как всю общину депортировали. На другом снимке — прадед Иры Рихард Штайнке (Richard Steincke) с библией в руках. За веру его трижды сажали. Позже он создал баптистскую общину уже в Казахстане, проводил тайные церковные собрания, и это стало одним из способов сохранить свою идентичность в условиях советских репрессий. Один из его рукописных сборников духовных гимнов сохранился в семье писательницы.

Ее бабушка с сестрой, которым было 12 и 9 лет, вместе с семьей были высланы в Северный Казахстан. Мучительная дорога в товарных вагонах заняла почти месяц. Воспоминания тети Эммы, собранные Ирой во время визита под Оснабрюк, стали основой этой главы. Эмма рассказывала, как в холодной нежилой степи строили дома из глины и крыли их соломой, а место поселения называлось «Веселая жизнь». «Каждая немецкая семья прошла через дуэль со смертью», — говорит Ира Петер. Эта боль и сформировала, по ее словам, чувство «мнимой однородности» российских немцев, объединенных не происхождением, а общим травматическим опытом.

Она поделилась впечатлениями от поездок в Казахстан и в Украину — в те места, где жили ее предки. Особенно ее поразило, как дома в украинском селе напоминали дома из детства в Казахстане: «Мои дедушки были плотниками, они построили все так же, как в Украине, по памяти. И я почувствовала, что это тоже моя земля».

Из степи — к мармеладным мишкам

Даже после смерти Сталина депортированным не разрешалось вернуться домой. Только в 1972 году они получили право покинуть спецпоселки, но уезжать было уже некуда: их родные дома были разрушены или заняты другими семьями. «Формально репрессий уже не было, но в реальности немцы оставались гражданами второго сорта, — рассказала Петер. — На учебу — квоты. На улице ты — «фашист». На школьном дворе, когда играли в войнушку, всегда мы, немецкие дети, играли за нацистов».

«Я думала, Германия — это страна мармеладных мишек, нам их присылали в посылках родственники в начале 1990-х годов», — с улыбкой вспоминает Ира. Ее родители долго не решались уезжать в ФРГ. В их селе в Казахстане все говорили по-немецки, все было знакомо. Решение пришло, когда село начало пустеть. Вместо немецких соседей — казахстанские переселенцы, с которыми уже не было общего языка. «Мама с папой собрали контейнер и два чемодана, — рассказала Ира, — И в контейнер положили… десять веников. Потому что считали, что в Германии таких хороших веников не найдешь!»

Они взяли с собой всю посуду, которой семья пользовалась десятилетиями. «Недавно родители хотели все выбросить, — сказала она, — но я их остановила. Потому что у нас почти ничего не осталось от дома».

Как родилась книга «Deutsch genug?»

Толчком к написанию книги о стала статья Иры Петер, опубликованная онлайн-изданием Zeit Online в 2022 году, где автор впервые открыто рассказала о чувстве стыда, которое сопровождало ее в детстве и юности: стыда за семью, за запахи из кухни, за неправильную одежду и за акцент родителей. «Мне было стыдно за все, что делало нас другими», — призналась автор. Она долгое время пыталась раствориться в немецком обществе, скрывая свои корни: перестала говорить по-русски, избегала вопросов о прошлом, старалась ничем не выделяться среди своих немецких одноклассниц. «Я хотела быть как Штеффи и Мелани из моего класса», — вспоминает она.

Ира Петер рассказала, что накануне на презентацию ее книги в Мюнхене пришел Алекс, ее бывший одноклассник из временного лагеря для переселенцев, где они жили в 90-х. После мероприятия он подошел к ней, а после разговора они попрощались на русском: «Пока-пока». И оба удивились: за 35 лет знакомства они впервые говорили на этом языке. «Мы ведь никогда не разговаривали по-русски, — сказал Алекс. — Потому что хотели быть как все».

До сих пор в Германии дети из семей с миграционными корнями порой сталкиваются с системными сложностями. Одна из главных проблем — непризнание профессиональных квалификаций их родителей. Вот один из примеров: украинскому стоматологу, с которым Петер недавно записывала подкаст, чтобы работать по профессии, пришлось бы пройти многолетнюю переподготовку, в итоге он сменил сферу деятельности, занялся политикой и правозащитой. «Я знаю многих людей, которые в последние годы иммигрировали в Германию из других стран, и у них есть квалификация, которую они привезли с собой, но которая здесь ничего не стоит», — рассказала писательница.

«Интеграция — это не обязанность мигранта приспособиться. Это обязанность общества создавать равные шансы», — подчеркнула автор. Книга посвящена не только старшему поколению, но и «привезенным детям» — тем, кто был слишком мал, чтобы выбирать, но достаточно взрослым, чтобы нести в себе двойную память и стыд.

«Я не позволю Путину отнять у меня язык»

Под финал презентации разговор с аудиторией приобрел особенно личный тон. На вопрос из зала, каково это, расти с ощущением стыда за свой родной язык, Ира Петер призналась, что в первые годы жизни в Германии перестала говорить по-русски. Язык был заброшен и почти потерян вплоть до студенческих лет, когда она снова «встретилась» с ним на так называемых русских дискотеках. Позже русский вернулся в ее жизнь через литературу, журналистику и, наконец, как предмет самопознания.

«Русский язык работает во мне совершенно иначе, чем немецкий, — сказала Ира. — Он эмоциональный, в отличие от рационального немецкого. Я не позволю Путину отнять его у меня». При этом она подчеркивает: язык для нее — не политическое высказывание, а личная территория. Это язык детства. Сейчас она старается передать русский своей дочери — не как идеологию, а как часть своего «я».

«Российских немцев слишком долго не замечали. Но мы — здесь. И наша история тоже имеет значение», — говорит Петер.

Интеграция или ассимиляция русских немцев

«В 90-х мы не интегрировались, мы ассимилировались», — с горечью отметила Петер. Тогда дети мигрантов старались поскорее стать как все, а их родители не говорили по-русски вслух. Сегодня, по ее наблюдению, ситуация изменилась: молодое поколение мигрантов чувствует себя увереннее, позволяя себе быть многоязычными, многокультурными.

Один из зрителей поделился личной историей: выросший в Германии, он не чувствовала себя своим ни среди немцев, ни в российско-немецкой общине. Слишком русский — для немцев, слишком немец — для русских. Это создавало ощущение изоляции.

Петер откликнулась с пониманием: «Меня всегда удивляет, как сильно нас сводят к одной идентичности, как будто российские немцы — это однородная группа. Но это далеко не так. У каждого из нас — свой путь». Она напомнила, что официально в Германию переселилось 2,4 миллиона российских немцев, но сколько выросло здесь их детей?

Когда писательница впервые после эмиграции приехала в Казахстан в 2013 году и завела разговор с местным жителем, тот спросил ее: «Ты наша немка или немка из Германии?». Ответ был однозначным: «Я — ваша».

«Я стараюсь не думать стереотипами, — сказала Ира Петер. — Я не знаю, необходимо ли мне пить пиво, смотреть Tatort или есть брецели. Вот сортировать мусор — да, это я делаю по-немецки, очень строго». Но настоящие признаки «немецкости» для Петер — это уважение к законам, демократия и равные возможности.

Гость поделился историей: родители его знакомых в 1990-х годах уехали в Германию, не сообщив детям, что это — навсегда. Петер подтвердила: «Это было очень распространенным явлением. Советский Союз разваливался, экономика терпела крах, царила анархия. Если кто-то узнавал, что вы уезжаете, вас могли ограбить, даже в автобусах, которые везли вас в аэропорт, даже на последних метрах до границы. Были даже смертельные случаи, о которых я также рассказываю в книге. Этот период эмиграции был связан с большим количеством страха и насилия».

Будущее российских немцев: исчезновение или трансформация?

Зрителей интересовало, будут ли через 10 лет еще существовать «российские немцы». «Безусловно, такие люди останутся. Но исследования показывают, что идентичность размывается. Волынский диалект немецкого, на котором говорят мои родители, исчезает. Большинство людей из моего поколения уже не хотят иметь отношения к этой теме. Они устали. Они ставят галочку: «приехали, выжили, забыли»», — ответила Петер.

Финальные вопросы на встрече с писательницей Ирой Петер косались противоречий внутри самой общины. Один из слушателей поднял вопрос о внутреннем расколе: как одни потомки российских немцев, пройдя путь интеграции, начинают смотреть свысока на других — тех, кто до сих пор говорит с акцентом. «Этот разрыв действительно существует», — подтвердила Ира Петер. Она напомнила о социологическом термине «установленная привилегия» (der etablierten Vorrechte) — когда «старые» иммигранты начинают чувствовать себя круче «новых». Такая иерархия, по словам Петер, возникает не только среди российских немцев, но и среди других миграционных групп. И нередко она обостряется чувством уязвимости: «Возможно, ассимилировавшиеся боятся, что им напомнят об их собственном стыде».

Ира Петер также рассказала личную историю: часть ее семьи, оставшаяся в Германии после Второй мировой войны, разорвала отношения с родственниками, приехавшими из Казахстана в 1990-х: «Они не хотели с нами общаться. Возможно, боялись, что мы напомним им, откуда они сами родом». Этот молчаливый отказ стал травмой — как для одних, так и для других.

Мероприятие состоялось в Берлине в рамках Недели критического мышления PropaWeek и было организовано сообществом WIR.DE при поддержке Федерального центра политического просвещения (bpb) и в партнерстве с Riwwel — организацией российских немцев.