Что мы видим, когда смотрим грузинские фильмы

Автор: Тео Хатиашвили

В этом году конкурсная программа Тбилисского международного кинофестиваля состоит из грузинских короткометражных, полнометражных и документальных фильмов. Среди них фильмы, которые уже получили признание, поэтому очевидно, что интерес зрителей к ним велик. Один из них фильм Левана Когуашвили «Четвертый Брайтон», который будет представлен на «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Как мне часто приходилось слышать, одной из причин этого решения со стороны комиссии было то, что фильм на «американскую тему» и, следовательно, как бы «более понятный для американцев».

В фильме «Четвертый Брайтон» Леван Когуашвили продолжает основную линию своего творчества, он показывает людей на фоне социальных изменений в постсоветской Грузии, вызванных не только бедностью, но и кризисом традиционных культурных ценностей. Их жизни разрушены, иллюзии утрачены.

На этот раз он сочетает эту тему с темой трудовой эмиграции, его герои разного возраста и пола, что показано и в его документальных фильмах «Женщины из Грузии», «Уличные дни», «Случайные свидания». Соответственно, ожидаешь, что социальные проблемы современной Грузии будут освещены более глубоко, но проблема остается на поверхности, потому что в фильме ее перевешивает ностальгическическое, сентиментальное настроение.

Современный «Отец солдата», в прошлом знаменитый борец Кахи (Леван Тедиашвили), едет на встречу к сыну в Америку, а не на войну. Но по сути, эта то же поле битвы для эмигрантов. В поисках денег или удачи, некоторые здесь работают до седьмого пота, некоторые просто играют в азартные игры, а некоторые пытаются достичь желаемого прибегая к аферам и обманам.

Приехавший в Америку Кахи узнает, что его сын не учится, а играет в азартные игры и погряз в долгах.

По ходу просмотра фильма назревает вопрос: почему именно в Америке? Разворачивалась бы ли эта драма таким же образом здесь, в Тбилиси, или в каком-нибудь маленьком городке, нашей страны, где игромания одна из самых острых проблем, в результате которой люди теряют свои дома, а в некоторых случаях и свою жизнь. В то время когда мы не видим в ленте ни Нью-Йорка (пусть даже только Брайтон), ни американцев.

Американская семья появляется только один раз и, пожалуй, в самом пошлом (и мало вероятном) эпизоде, когда пожилая женщина смотрит на Кахи, пришедшего к ним работать, лукаво улыбающимися глазами и с нескрываемым интересом, а при первой же возможности просит его о сексуальных услугах.

Так Америка вместо страны, где осуществляются мечты, становиться страной, где эти мечты будут навсегда похоронены. Но бывает и так, грузинские иммигранты, живущие в общежитии в Брайтоне, вместе с бывшими советскими иммигрантами пытаются создать некое подобие «родному очагу». За общим дружеским столом, как полагается людям бывшего СССР они поют «Сулико».

Мой молодой коллега даже пошутил, что пора ставить ограничения на использование грузинских песен в грузинском кино, они так банально используются, для сентиментального настроения или для того, чтобы подчеркнуть стереотип сердечного грузина. В финале именно такие пустят слезу от исполнения «Мравалжамиери». Однако песня вызывает у публики душевную боль и гнев по отношению к политике государства (одного из идеологов которого вы найдете в обширном списке благодарностей за субтитры). В результате которой количество эмигрантов, покидающих Грузию и ищущих убежища в европейских странах, в последние годы увеличилось, и страна фактически живет за счет денежных переводов.

Бедность и нищета составляющая часть драматической линии первого полнометражного фильма Сосо Блиадзе «Смерть Отара». Параллели судеб двух матерей и детей пересекается в самом начале, можно сказать, это с анекдотической истории, которая заканчивается трагически.

Несмотря на то, что в фильме доминируют две матери, причем это две кардинально разные женщины, «Смерть Отара» все таки фильм о детях, о подростках, тоска о потерянном молодом поколении, которых некому выслушать, даже их матерям, уставшим решать бесконечные проблемы и отказавшимся от личной жизни.

Очевидно, что история матери и ребенка, живущих в селе и параллель с матерью и ребенком из Тбилиси, нужны режиссеру, что бы указать на глобальность проблемы. Очевидно, что инцидент в деревне вносит много гротескности и нарушает стилистику фильма.

Еще один дебют в фестивальном конкурсе — «Зимняя депрессия» Тазо Нариманидзе, в которой автор пытается выйти за рамки принятые в грузинском кинематографе и тем самым обогатить визуальное повествование. Хотя я не могу сказать, в он окончательно добился в этом успеха.

Это история молодого писателя, который отправляется в деревню, чтобы преодолеть депрессию и семейный кризис, а в дороге встречает девушку и влюбляется. В ней явно наблюдаются отсылки к римской среде, хотя картине не достает романтической римской повседневной непосредственности, убедительных и сильных диалогов. Единственное оправдание банальному философствованию, можно найти в том, что в текст вставлены фразы писателя и, надо полагать из плохого романа.

Необычная для грузинского кинематографа сила захватывает с первых же кадров одного из самых ярких фильмов этого года — фильма Александра Коберидзе «Что мы видим, когда смотрим в небо». Режиссер возрождает не только грузинский, но и кинематограф в целом, умение поражать публику своей магией, так как это было в раннем кинематографе, своеобразной мимикой, слоговым и «неправильным» повествованием.

Структура фильма напоминает траекторию жизни северного блуждающего города, когда незначительная деталь или случай могут внезапно приобрести особое значение и увести его в другое место. В одной из самых первых серий мы видим ноги будущей девушки Гиоргия и Лизы, которые случайно встретились. Они поворачиваются и продолжают движение в другом направлении, затем снова возвращаются в кадр, снова возвращаются и так далее. Этот, казалось бы сумбур не только раскрывает любовь молниеносную и жертвенную, но и является определяющим кодом стилистики фильма.

«Что мы видим, когда смотрим на небо» — поистине циничный фильм (неслучайно он получил премию «Фипресс») с тонкими отголосками Брессона и завуалированным, иногда абсурдным юмором. Магия, которая начинается с темного кадра и отсчитывает время. Это не просто сказочная любовная история, это история волшебства кино, которое видит и показывает нам то, чего мы не видим в действительности — мы смотрим, но не видим.

Режиссер не жалеет времени, на то что бы остановиться и понаблюдать за живыми и красивыми лицами людей в кадре, улицами Кутаиси, живущими в своем повседневном ритме и привносящими в фильм много воздуха, собак, городских жителей и независимые персонажи.

«Что мы видим, когда смотрим на небо» — один из самых фотогеничных фильмов, которые я когда-либо видела за последние годы — не в банальном смысле красоты, спонтанные образы и индивидуальное самовыражение, схожие с главным кинематографическим достоинством Луи Деллюка.